Причудливо обошлась судьба с моим другом Морисом. Пока он служил в армии, у него увели жену. И в этом не было бы ничего особенного, не будь он швейцарцем. Возможно, в этом проявилась своеобразная месть маленькой горной страны за его к ней нелюбовь.
Рождённый в немецком кантоне, в небольшом городке под Цюрихом, Морис никогда не был счастлив у себя на родине. Не знаю, почему именно. Не хотелось выпытывать.
При этом он всегда поражал меня трогательной любовью к швейцарским продуктам. Закупали мы как-то еду в поездку по местным красотам. Он платил за бензин, я – за провизию. В отделе «Сыры» он завис в медитативной нирване. Стоял, стоял... Потом подходит ко мне с большущим ломтём эмменталя. Смотрит в глаза, как ребёнок, просящий у строгой мамы купить ему шоколадку. «Возьмём?»
Если он дарил шоколад, то это был или «Тоблерон», или коробка «Линдта». В походы всегда брал с собой старинный, изрядно потёртый швейцарский армейский нож, в раннем детстве подаренный ему пацифистом отцом, и обязательно находил случай продемонстрировать хотя бы одно из множества его складных достоинств.
Ему не было и восемнадцати, когда он приехал в Чехию. Здесь он быстро включился в активную студенческую жизнь. Стремительно оброс друзьями. Встретил свою любовь.
Их отношения с Кларой развивались бурно. Очень скоро они поженились. Я мало что знаю об этих годах их жизни, потому что всё это было ещё до моего с ними знакомства.
Дружба наша началась, когда они были уже глубоко женаты. Они недавно купили квартиру, взяв на неё большую ипотеку в банке. Две комнаты сдавали, сами ютились в третьей. Мне же нужна была только пражская прописка. И Клара – тогда ещё даже не подруга, а просто добрая знакомая моей сестрёнки по работе – предложила ей прописать нас у себя. Те, кто живёт за границей, понимают, насколько хорошим должен быть человек, чтобы сделать такое предложение.
Мы часто ходили друг к другу в гости, устраивали совместные поездки. Нежно, но по-европейски сдержано мы дружили около трёх лет. А потом Морису пришла повестка в армию.
Его послали готовить обеды в какую-то больницу. Таковы особенности службы в швейцарской армии. Вместо стройбата и десанта – повара и сиделки.
Тем временем в их квартире появился новый жилец. Тихий, мягкий, улыбчивый немец Свен. А через пару месяцев Клара упала и сломала ногу. Морис, связанный долгом Отечеству, страдал и бесился. Из Швейцарии он мог помочь жене только сочувственными письмами и телефонными звонками. Свен же окружил её тотальной заботой. Рано лишившийся матери, он отчасти идентифицировался с нею и теперь делился с Кларой запасом недоданной ему самому любви и нежности. Когда он родился, матери его было семнадцать. Отец, – старше её лет на десять, – узнав о беременности, сначала хорошенько её избил, а потом настоял на том, чтобы она сделала аборт. Она пыталась сделать это самостоятельно, известными старинными способами. Но Свену суждено было родиться. Отец, недовольный судьбой, периодически отрабатывал на нём технику кулачного боя. Мать же его он бил постоянно и методично, так что та, устав от побоев, вышла однажды на заре к железной дороге и бросилась под спешащую в Мюнхен электричку. Ей было двадцать семь. Отец, испугавшись грозившего расследования, убежал в Грецию. А Свен – мальчик десяти лет – остался на попечении бабушки.
Когда, вдобавок к интеллекту и хорошим манерам, в запасе есть такая почти байроническая история, нетрудно околдовать любую девушку. Свен готовил еду, покупал лекарства, принёс из магазина новый томик «Гарри Поттера»…
Вернувшийся Морис был поставлен перед фактом. Свен съехал с квартиры, но Клара заявила, что любит его и уйдёт к нему, как бы Морис ни возражал.
Однажды она предложила мне встретиться попить кофе после работы. На этой встрече, ковыряя вилкой подобие медовика, она и ввела меня в курс дела.
«Мог бы ты как-нибудь поддержать Мориса? – спросила она. – Ему сейчас так тяжело!» – «Конечно! Для чего же ещё нужны друзья?»
Я и сам покинул дом, не зализав зияющей на сердце раны. Кому как не мне было понять и утешить незадачливого вояку? Морис старался держаться молодцом. Попытался даже подсуетиться, испечь свой фирменный рулет со шпинатом. Охладил упаковку пива. Мы сидели, болтали. Разговор не выходил за рамки европейского чувства приличия.
Наконец пиво закончилось и я, в принципе, мог спокойненько топать домой, считая свою миссию выполненной. Но разве может русский человек так обманывать самого себя? Нет, дружище Морис, не верю я, что всё у тебя о-кей! А вот помнишь, дарил я тебе как-то на день рожденья бутылку русской водки? Не считаешь, что пришла пора нам с тобою её испить? Идея эта сначала его напугала, а потом воодушевила. Как выяснилось, я успел подарить ему две бутылки, которые мы теперь и распивали, заедая кусками старого хлеба, чипсами, случайно нашедшимися на задворках кухонного шкафа, закуривая крепким «Голуазом», запивая слезами, заглушая громкими всхлипами, матом и стихами Пушкина, которые швейцарское ухо моего друга воспринимало как музыку.
Истины и успокоения мы не нашли и на дне второй бутылки, а потому потащились угоститься разливным пойлом в ближайший бар. Шли обнявшись, пели песни «Роллинг Стоунз» и «Ю-ту».
Так началась наша настоящая дружба с Морисом. Ничего подобного с ним никогда не случалось. То есть напиваться, конечно, приходилось, но вот так, с душевными разговорами, с единением, с таким освобождением от условностей – ни разу.
По иронии судьбы, встречаемся мы теперь исключительно редко. Осознав своё положение обманутого мужа, он решил заглушить непрекращающуюся любовь к Кларе переселением за границу. Он лихорадочно стал учить испанский и через полгода отбыл в Валенсию, найдя там себе место учителя английского языка. Мы переписывались. Сначала более длинно, потом всё короче и короче. Примерно ещё через полгода он сообщил, что встретил девушку и влюбился в неё. Мария. Англичанка. Ещё через полгода они вместе уехали в Лондон.
Год назад он приехал со своею гёрлфренд в Прагу. Мы встретились. Каково же было моё изумление, когда я увидел девушку, как две капли воды похожую на Клару, только, отчего-то, совсем не говорящую по-чешски. «Ах, Морис, Морис», – помнится, подумал я тогда.
В эту субботу Клара вышла замуж за Свена. На свадьбе был Морис. Увидев меня, он жутко обрадовался и постарался разместиться за столом поблизости. Он держался молодцом. Старательно изображал довольство жизнью. Был разговорчив и деловит. Постоянно названивал кому-то по телефону. Периодически вскакивал из-за стола и уносился в неведомом направлении, чтобы через несколько минут вернуться и продолжить начатую беседу с фразы, которую он, очевидно, мысленно поставил на паузу. Я чувствовал, как ему больно, и как, изображая на лице улыбку, он этой болью упивается.
Он был для всех закрыт и застёгнут до последней пуговицы. И только мне, сняв на минуту маску, шепнул на ухо: «Дружище, присмотри, пожалуйста, чтобы я не нажрался...»
