Фото: Владимир Поморцев
Прага приняла особых гостей из московского Театра Наций с пронзительным спектаклем «Фрекен Жюли». 17 сентября в пражском театре Hybernia главную мужскую роль блистательно сыграл чудесный Евгений Миронов.
— Добро пожаловать в Прагу! В 2007 году Вы приезжали в чешскую столицу с театром Олега Табакова. Успели Вы тогда пройтись по городу? Нравится ли Вам атмосфера Праги?
— В Праге я не в первый раз. В этом городе проходили съёмки трёх картин, в которых я принимал участие: в фильме «Превращение» Валерия Фокина, в фильме «Ревизор» и в фильме «Апостол». Кроме того, я приезжал сюда с гастролями. Не могу сказать, что этот город я очень хорошо знаю, но это один из моих любимых городов, несмотря на такое количество туристов.
— В Прагу Вы привезли спектакль «Фрекен Жюли», и можно сказать, что это исторически первые гастроли Театра Наций, с чем я Вас поздравляю.
— (Улыбается.) Да, спасибо большое.
— Действие спектакля «Фрекен Жюли» перенесено в современную Россию, но суть остаётся неизменной. О чём эта история? О социальном неравенстве, о падении главной героини из-за её связи со слугой/шофёром, о её внутренней пустоте или о чём-то другом?
— Пьесе 100 лет. И мы решили адаптировать её к сегодняшнему дню. Для этого мы пригласили Михаила Дурненкова, одного из самых востребованных драматургов. Когда стали разбираться, поняли, что тема столетней давности, тема различий крови, эта схема «дворянин и простолюдин» не работает сейчас. У нас огромнейшая пропасть между богатыми и бедными, и это наблюдается не только в России. В 90-е годы люди очень быстро делали деньги, и происхождение не имело никакого значения. И их дети, дети олигархов — это поколение, оказавшееся в тупике, потому что, имея всё в материальном плане, при этом не понимая, как эти деньги достались, или понимая, что они достались очень легко, они не располагают жизненным опытом. И от этого зачастую их существование бессмысленно. И они сами это чувствуют. Это трагедия. И вот такую девочку играет Чулпан (Чулпан Хаматова исполняет заглавную женскую роль в спектакле «Фрекен Жюли». — Прим. автора).
— А чем примечателен Ваш персонаж в спектакле?
— Шофёр отца главной героини, которого я играю, это честолюбивый парень, которому хочется выбиться, который достаточно долго пытается выкарабкаться из социальной ямы, где он находится. Вырваться и попасть на следующую ступень социального развития — мне это очень знакомо. Но, когда это становится единственной целью и устремлением, в какой-то момент герой перестаёт ощущать границу вседозволенности — можно перешагнуть даже через чувства, что он и делает в этой истории. Он идёт до последнего. Драма касается не только главной героини, но и его самого. В итоге он остаётся несчастливым человеком.
—А Вы его каким-то образом оправдываете?
— Честно скажу, я всегда оправдываю своих героев, за исключением каких-то персонажей, которых я отказался играть, потому что не знал, как их оправдать. Но после спектакля в городе Пльзене (15 сентября в Пльзене прошли гастроли Театра Наций. — Прим. автора), на следующее утро, я встретил, гуляя, симпатичную женщину, которая подошла ко мне и сказала, что была на спектакле.
Я уже приготовился к комплименту и начал улыбаться, когда она сказала: «Какая же Вы сволочь! Мне очень неприятно то, что Вы такой». Я говорил: «Так это не я! Это мой герой», а она отказывалась это слушать. Она сказала: «Мне Чулпан гораздо больше понравилась, чем Вы». И я понял, что, в принципе, задача моя выполнена, но вот осадок у меня остался.
— Но Вы рады, что исполняете эту роль?
— Да, хотя сначала я от этой роли отказывался. Это была идея режиссёра. Роль мачо, ощущение мачо мне незнакомо. Но Томас настоял — и всё! И я ему очень благодарен, потому что я второй раз встретился на сцене с Чулпан (первой совместной театральной работой актёров был спектакль «Рассказы Шукшина». — Прим. автора). И праздник нон-стоп, потому что каждый спектакль она меня удивляет, и я её пытаюсь удивить. И мы оба всегда ждём, что произойдёт на этот раз. Это удивительно.
— А как развиваются отношения героев на сцене?
— Они показаны в жёсткой, холодной манере. На сцене металлические декорации, в начале спектакля служанка разделывает курицу и таким образом показывает, что человеческие отношения от этой курицы ничем не отличаются. В спектакле нет падения героини, как в пьесе. Она совершает самоубийство, потому что у неё не было другого выхода. Это самоубийство не только одного человека, а их обоих. В спектакле есть мизансцена, когда герои практически стоят вдвоём под дулом пистолета. У Жюли нет смысла дальше жить, она всё попробовала, но любовь не оказалась выходом, потому что предмет её любви не достоин её.
— Театр Наций – уникальное явление. Театр без труппы, с новаторской концепцией и исключительным успехом всех постановок. В чем секрет?
— Тьфу-тьфу. Секрета нет. Надо, во-первых, знать или делать вид, что знаешь, чего ты хочешь. На самом деле, я иду на ощупь, потому что путь абсолютно новый, это ноу-хау, такого театра в России точно не было. Это похоже на сообщающийся сосуд. Мне всегда было интересно не только делиться опытом, но и учиться. Я все время учусь. На одной площадке проходят постановки великих мэтров, на другой – дебюты начинающих режиссеров, и если эти постановки будут сообщаться между собой, то молодые режиссеры смогут из первых рук познавать европейский и американский авангардный театр. Сейчас мы ведем переговоры с Бобом Уильямсом, в декабре будет премьера спектакля Робера Лепажа, в репертуаре театра есть спектакли Эймунтаса Някрошюса, Томаса Остермайера, Алвиса Херманиса. Среди молодых выделяется очень мощный Дмитрий Волкострелов, премьера его спектакля состоялась неделю назад. Это очень смелый молодой человек, который пробует театр одного зрителя, как бы я его назвал. Это не значит, что в зале находится один зритель, хотя на его спектакль могут придти только 20 человек. Зритель лишен всяческой помощи во время спектакля — актерской, сюжетной, визуальной. Создается атмосфера, когда человек предоставлен самому себе, и у него начинает работать фантазия. Мне лично как-то неуютно и становится даже одиноко, но это потрясающий смелый шаг в глубину личности человека. Остаться наедине с самим собой — это круто, но это очень сложно.
— Если представить такую фантастическую ситуацию, которую описал Рэй Брэдбери в романе «451 градус по Фаренгейту», когда сжигали все книги, какую книгу Вы бы сохранили, если бы все остальные пришлось оставить? Для Достоевского оправданием человечеству был роман Сервантеса о Дон-Кихоте.
— Я всё равно одной книгой бы не обошёлся. Я как-то обхитрил бы всех. Я взял бы, безусловно, Толстого, мне он сейчас очень интересен. Пушкина, конечно, Хемингуэя, Камю.
— А Достоевского?
— Фёдора Михайловича я знаю наизусть (улыбается). Тут можно было бы сэкономить, я бы вспоминал его тексты и свои монологи.
— В декабре театральную Москву ожидает премьера спектакля «Гамлет. Коллаж», постановка легендарного канадского режиссёра Робера Лепажа.
— Да. Неожиданно от режиссёра поступило предложение поставить «Гамлета», и я сначала обрадовался, а потом растерялся, так как он сказал, что я должен играть все роли — то есть речь шла о моноспектакле. Но одно дело — моноспектакль с одним актёром, исполняющим одну роль, а тут надо выучить целую пьесу, чем я сейчас, кстати, и занимаюсь. Надо выучить пьесу, найти эти характеры, а кроме того освоить уникальное пространство, придуманное режиссёром для спектакля. После окончания одной сцены нет паузы между выходом другого героя, а есть даже моменты, когда все персонажи находятся на сцене!
— Как же это сыграть?
— А вот так! Фокусы-то режиссёр придумал, а как их выполнять, пока неизвестно (смеётся).
— Что Вас вдохновляет, Евгений?
— Меня вдохновляет чистота. Чистота отношений, чистота жанра, чистота вкуса, чистота таланта. Так классно, что это есть и в наше время. И я сразу понимаю, что можно идти в эту сторону.
Беседовала Жанна Агакишиева
Евгения Миронова и его коллег зрители не хотели отпускать со сцены после спектакля. Фото: Борис Когут
