Блогер Рустем Адагамов рассказал, почему он переехал в Чехию. Фото: Константин Гербеев

Накануне Дня блогера, а день этот отмечается 14 июня как символ солидарности блогеров всего мира с 2004 года, корреспондент «Пражского экспресса» встретился с самым известным блогером России Рустемом Адагамовым (drugoi). Полгода назад, после того как в России на него было заведено уголовное дело, он переехал в Прагу. Настоящее интервью — первое, которое Рустем дал прессе после расставания с родиной.

— В чём состоит Ваше блогерское ноу-хау?

— Я придумал формат — новости через картинку. То, что мне интересно, я показываю через репортажную фотографию. Это сложилось постепенно. Я жил в Норвегии, стал писать о том, что происходит вокруг меня. Мне казалось, что это интересно, это было за Полярным кругом. Я рассказывал о норвежской жизни, появились какие-то читатели, появилась мотивация больше писать, а потом я почувствовал в себе тягу к новостной журналистике. ЖЖ — это такой инструмент, как молоток, скрипка или кисть. Каждый этот инструмент берёт и делает с ним что-то своё. Просто оболочка для блога. Удобная, лёгкая, с большим комьюнити.

— Как давно это случилось?

— Это 2002-й год. В марте прошлого года моему блогу было 10 лет

— Аудитория в те времена завоёвывалась легче?

— Тогда это всё только начиналось. Тогда 500 читателей уже было много, а 1000 — очень много. Помню, с какой гордостью я сообщил жене, что у меня уже 500 подписчиков.

— Не может так оказаться, что ведение блогов в ЖЖ, как и рок-н-ролл, — история одного поколения?

— Да, всё может быть. Понимаете, никто не знает, как дальше будет. Что будет с социальными сетями через два года? Точно так же, как никто не мог себе представить, насколько будет популярен «Живой журнал», а потом «Фейсбук» или «Твиттер». Когда я приезжал в Калифорнию в составе делегации Медведева, он там заводил свой аккаунт в «Твиттере», у меня самого его ещё не было, и я посмеивался, говорил, что это такое, зачем это надо? Для меня «Фейсбук» ещё год назад был чем-то ненужным, а сейчас я в нём сижу, у меня там больше 100 тысяч читателей.

— Он Вам нужен для того, чтобы поддерживать ЖЖ?

— Нет, на «Фейсбуке» своя лента, и я там пишу много того, что я по мелочи не буду писать в ЖЖ.

— То есть «Фейсбук» и ЖЖ не находятся в противоречии?

— Нет, это по сути одно и то же, только ЖЖ — большой формат, фоторепортаж. А «Фейсбук» — это отдельные фото, ссылки интересные. Я могу там написать что-то личное, потому что там нет такого вала комментаторов неадекватных, как в ЖЖ.

— По поводу комментаторов. На сайте «Пражского экспресса» нас в основном комментируют люди, не сочувствующие герою публикации, те, кто считает себя вправе его поучать, сказать, что он сам дурак и так далее. ЖЖ тоже этим болеет?

— Эта болезнь везде. Это такой общемировой тренд. Содержательная дискуссия в комментариях может идти между людьми, которые друг друга знают хотя бы виртуально. Когда же человек просто приходит туда, где у него не было и нет никакого диалога, а только монолог, то для того, чтобы его заметили, он думает, что должен написать что-то провокационное, а значит — негативное. Это такая система пиара. Это касается всего. На «Фейсбуке не так, потому что «Фейсбук» штука не анонимная. Там очень мало людей не под своим именем, а если таковые у меня появляются, то они тут же исчезают. Я могу терпеть хамство от человека с именем, а с анонимом никакого разговора быть не может. А в ЖЖ я комментарии читаю редко, там нет диалога.

— Если комментарии Вас не сильно заботят, тогда что Вами движет?

— Понимаете, сейчас, когда уже число читающих перевалило за разумные пределы, я знаю, что люди, которые меня читают и находятся со мною на одной волне, — не комментируют. Я знаю этих людей и пишу по большей части для себя, для собственного удовлетворения, потому что мне это интересно — рассказать людям о чём-то новом, о чём-то остром, показать свою работу или чужие какие-то хорошие фото. Раньше я обращал внимание на комментарии в ЖЖ, потому что они несли в себе какую-то смысловую нагрузку, сейчас её практически нет, люди в комментариях общаются друг с другом, а не со мной. Поэтому я туда и не лезу. Я только стираю иногда каких-то болванов, которые пишут гадости. Раньше меня называли «норвежским чеченом». Теперь уже полгода, после этой истории, пишут, что я педофил. Хотят меня чем-то задеть, чтобы я обратил на них внимание. А вообще ЖЖ сильно испортился, когда в него пришли «Одноклассники». Это случилось где-то году в 2007-м. В ЖЖ пришли люди, которые никогда не были в Интернете, не понимают, что это такое. Они думают, что Интернет — это фоточки на фоне ковра или на фоне пальмы. Для них коммуникация в Интернете — это обмен этими фоточками. Прогресс дошёл до людей, которые сидели у подъезда и пили пиво. И вот им сказали, что есть такой Интернет. Ух ты, а там порнуха, там фильмы и софт на халяву, там «Одноклассники», а потом ещё «ВКонтакте», а потом «Фейсбук»... И вот сейчас мы имеем то, что имеем.

— Чем блогер отличается от журналиста?

— Журналист — производитель материала. Он делает текст, он создаёт тему, он её находит и разрабатывает. Блогерство — это по большей мере рефлексия на то, что делает журналист.

— Журналисту нужно приводить в статье факты, комментарии, экспертные мнения, статистику и так далее, блогер волен этого не делать…

— Если ты хочешь быть убедительным, ты собираешь фактологию, даёшь ссылки…

— То есть в какой-то степени блог приближается к формату журналистики?

— В какой-то степени да, это происходит, когда ты чувствуешь ответственность за то, что ты делаешь. Сейчас, когда в ЖЖ написаны уже мегатонны всякой всячины, писать просто так не имеет смысла. Никто читать не будет.

— У Вас текст обычно не имеет самостоятельного значения, а служит, скорее, комментарием к картинке…

— Одной картинкой можно сказать больше, чем целой страницей текста. Сейчас не читают. Изменился ритм жизни. Изменилось количество информации. Её слишком много, и человек невольно выбирает то, что он способен воспринять. Нельзя писать длинно, никто читать не будет. Поэтому многие и ушли из ЖЖ в «Фейсбук». Нет времени воспринимать длинные сентенции, описания, размышления.

— Вы чувствуете, что своими публикациями можете на что-то повлиять?

— Ну, так было. Когда был первый митинг на Болотной. Когда был митинг на Сахарова, я ходил в толпе людей, меня узнавали, и люди говорили: «Спасибо, мы сюда пришли, потому что Вы позвали». Это факт, это есть, я знаю, что я устраивал сбор людей на «Белые круги» на Садовом. Мне это было нужно, у меня всё это началось с обмана на выборах. Я был возмущён, и это возмущение передавал людям. Люди откликались.

— Что именно вызвало Ваше возмущение?

— В дни перед думскими выборами, во время думских выборов, во время президентских выборов меня заваливали письмами из разных городов — там фальсификация, тут фальсификация, там сбежали с протоколом, тут вбросили бюллетени…

— А Вы на тот момент были другом действующего президента Медведева…

— Ну, да. Я с ним съездил несколько раз в составе делегации, у меня на него была надежда, что вот такой молодой, активный лидер сможет что-то сделать. А когда это всё происходило, я это через себя пропускал и видел, какого космического масштаба идут фальсификации. Мне люди присылают документы, копии протоколов: тут вот столько, а тут вот столько. Видео — как вбрасывают, как удаляют наблюдателей, как сбегают с протоколами, как сбегают с бюллетенями. А сама совершенно безобразная кампания агитации за «Единую Россию», когда она в точности повторяла все плакаты Центризбиркома. Это было совершенно ужасно. С другой стороны — «Белые круги» — это было что-то романтическое. Люди вставали по Садовому кольцу, брались за руки с плакатами, по всему кольцу устраивали автопробег.

— Это действительно был такой искренний порыв? Говорят, всё это было организовано на американские деньги.

— Ну, конечно... Это чушь, я даже комментировать не буду. Четыреста машин едут по Садовому кольцу, стоят люди, машут белыми лентами, держатся за руки... Какие американские деньги, о чём вы говорите?

— Говорю о том, что со временем уже не важно, на чьей стороне была правда, а важно, у кого больше «медийности».

— Нет, ну понятно, что в стране, в которой нет независимой прессы, нет независимого телевидения, у путинских пособников неисчерпаемые ресурсы. А у телевидения всё равно охват больше, как бы много ни было интернет-пользователей. Путинский электорат — это телезрители, которые привыкли верить телевизору.

— Получается, что у социальных сетей в какой-то момент был реальный шанс сплотить людей для того, чтобы что-то поменять. Или это заблуждение?

— Это, конечно, заблуждение. Потому что в той ситуации, в какой находится страна, когда у власти силовики с совершенно неограниченными возможностями, в стране нет так называемой оппозиции. Есть, скажем, 100 тысяч человек, но на них не обращают внимания. В нормальном демократическом государстве созданы механизмы для того, чтобы власть была сменяемой. Сменяемость власти — это один из главных принципов демократии. В России всё сделано для того, чтобы власть не менялась ни под каким видом. Любые проявления инакомыслия подавляются, вытесняются, демонизируются. И у нас за время Путина не появилось ни одного лидера, который мог бы составить реальную конкуренцию, потому что у него, во-первых, должна быть медийная поддержка, во-вторых — должна быть поддержка финансовая. Финансовой поддержки быть не может, потому что весь бизнес запуган, не дай бог, ты будешь финансировать Навального. Нет никакой медийной поддержки, кроме социальных сетей и парочки изданий, которые никто всерьёз и не воспринимает.

— Вы думаете, это так навсегда в России?

— Я думаю, да. Я в этом смысле совершенно не оптимист. Прекрасно вижу, что получается. Такая автократия.

— Вы навсегда уехали из России?

— Я очень не хотел из России уезжать. Я бы никогда не уехал, если бы не это уголовное дело, которое против меня возбудили. Я не вижу себя живущим ни в какой другой стране, как бы ни было в России тяжело. Но вот... я даже толком не понимаю, в чём именно меня обвиняют. Поступило заявление от третьего лица. В моей квартире и у моей мамы устраивали обыск…

— А что искали?

— Я не знаю, что искали. Это было просто запугивание.

— Насколько мне известно, это началось сразу после того, как Вы высказали своё разочарование президентом Медведевым?..

— Не то что Медведевым, я высказал мнение, что ни парламент, ни президент у нас не легитимны, это практически силовое удержание власти. Это — не выборы.

— Думаете, они способны сделать очередной обмен креслами в следующий раз?

— Может быть. Не думаю, что это будет Медведев. Уверен, что есть ещё кто-нибудь. Но то, что они не отдадут власть, — это совершенно однозначно, потому что у них для этого все возможности. Начиная с инертного общества, которому всё равно. У современного правительства России есть команда по выращиванию новых фюреров. Сейчас там, например, есть такой человек, типа Воробьёва, который был главой фракции «Единая Россия». Сейчас он губернатор Подмосковья — такой молодой функционер. Их там таких несколько, всем лет по 35-40 — следующее поколение партократов. Они просто так и будут чередоваться и всё.

— Судя по тому, что сейчас Путин разводится с супругой и, по слухам, подумывает жениться на молодой, он собирается ещё долго быть в строю…

— У него — абсолютная власть. Он может делать всё, что угодно. Такого типа развод в нормальной стране нанёс бы очень сильный удар по репутации лидера. А у нас — нет. Потому что Путину плевать на общественное мнение. У нас такого не было со времён Петра I.

— Вы живёте в Чехии уже почти полгода. У Вас сложилось какое-то своё ощущение этой страны?

— Для меня Чехия — это детство. Я очень любил Чапека, у нас было собрание сочинений. Его «Войну с саламандрами» я знаю наизусть. Для меня Чехия — это хоккей, это 68-й год. Я хожу здесь как по своему детству. Собираюсь пойти на курсы чешского языка, нужно же уметь хотя бы в кафе объясниться.

Беседовал Константин Гербеев

Другой снимает реконструкцию битвы за Оржехов 27 апреля 2013 года. Фото: Владимир Поморцев