О Европе 100 лет назад
На фото: Возникновение Чехословацкого государства, 28 октября, 1918 года
Последнее в президентской каденции европейское турне Барака Обамы должно утвердить одно из его главных предвыборных обещаний — заключение Соглашения о трансатлантическом партнёрстве (TTIP). «Не мне говорить Европе, как управлять Европой. Я могу сказать, что США имеют неистощимый национальный интерес в сильной, единой и демократической Европе…» — сказал американский президент в интервью газете Bild.
Америке действительно выгодно иметь одного партнёра в торговле, поэтому политическая субъектность ЕС для Соединённых Штатов — вопрос первостепенный, что Обама не преминул подчеркнуть на встрече с британским премьером Кэмероном, таким образом предостерегая англичан от «Брексита» — выхода страны из Евросоюза. Но каких-то 100 лет назад всё было наоборот: Америка была последовательным сторонником «Европы национальных государств». О метаморфозах политики и курьёзах истории — нижеследующая статья.
В Европе диалектически и драматически сосуществуют две противоположные тенденции — центростремительная и центробежная. Эффективный период существования единой Европы в форме империи Наполеона или Третьего рейха был недолог, и хотя причины распада были каждый раз разные, общую закономерность заметить несложно. Внешние факторы (перманентные конфликты с кельтами, а затем англосаксами на западе, малоазийскими и североафриканскими царствами, а затем халифатом — на юге, и «Великой степью», а затем Россией — на востоке: всем им был чужд «европоцентризм», и каждый из них не без оснований считал эту территорию своей периферией, ну или просто — своей) и внутренние противоречия остаются непреходящими и неизбывными в силу своей объективности. Ещё В. Ленин критически отзывался о перспективах единой Европы в известной статье «О лозунге Соединённых Штатов Европы», полагая этот формат не только нежизнеспособным в конкуренции с растущими экономиками других макрорегионов, но и вредным, поскольку «при капитализме [Соединённые Штаты Европы] равняются соглашению о дележе колоний».
Что же касается нашей маленькой и, казалось бы, провинциальной Чехии, то Вацлав Гавел, например, утверждал, что якобы «все мировые войны начинались отсюда». При преувеличении это утверждение верно: по крайней мере, Чехия была вовлечена прямо или косвенно в начало крупнейших региональных конфликтов. Так, вторая пражская дефенестрация стала формальным поводом к Тридцатилетней войне, убийство эрцгерцога Фердинанда и его чешской супруги Софии Хотек явилось «казус белли» Первой мировой, а ликвидация Чехословакии в соответствии с Мюнхенскими соглашениями стала прологом ко Второй мировой войне.
Нам интересно рассмотреть роль Чехии в развязывании Первой мировой войны: есть версия, что эта роль была более активной, чем просто принесение в жертву несчастной Софии Хотек. К тому же габсбургскую империю с определёнными допущениями можно считать прообразом современного ЕС — конгломерата стран и народов разного уровня развития, раздираемого противоречиями и скреплённого рыхлой системой обязательств и уступок. Возможно, будущие историки взрывы в Брюсселе будут рассматривать наравне с выстрелами в Сараево в качестве «точек бифуркации» европейской истории.
Борьба за власть в Австро-Венгрии не прекращалась никогда — достаточно вспомнить смерть единственного прямого наследника Франца Иосифа — кронпринца Рудольфа в результате загадочного самоубийства. Остальным претендентам на престол тоже не слишком везло — погибали либо умирали. Настал черёд и злосчастного Франца Фердинанда.
Движимый не только государственными интересами, но и желая обеспечить династические права своим детям, эрцгерцог стал апологетом концепции «триализма» — преобразования старейшей в Европе монархии в австро-венгро-славянскую федерацию. Таким образом, Фердинанд надеялся сохранить империю, а его потомство от брака с Софией (считавшегося морганатическим, вследствие чего дети не могли претендовать на корону) получило бы право престолонаследия. Но такой план имел немало противников — как внутри страны, так и вне её. Внутренними оппонентами выступили прежде всего венгры, так как их права оказались бы урезанными в процессе эмансипации других народов, населявших Австро-Венгрию, и, как ни странно, чехи, хотя их уравняли бы в правах с главными народами страны, австрийцами и венграми. Но среди чешских активистов всё более популярной становилась идея отделения Чехии (тогда Богемского королевства) и создания собственного независимого государства, и такие настроения чешской элиты нашли поддержку за рубежом: большую работу в этом направлении проводил в странах Антанты и США будущий президент Первой Чехословацкой республики Т. Масарик. Поэтому версия о причастности личного водителя эрцгерцога — чеха Леопольда Лойки — к покушению хотя и не имеет официального подтверждения, представляется по крайней мере заслуживающей внимания.
При пристальном рассмотрении обстоятельства этого покушения настолько невероятны, что дали повод Генри Киссинджеру назвать его «нелепейшим курьёзом в истории».
Но начнём сначала: почему именно Сараево? За несколько лет до трагического визита Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, отторгнутую у Османской империи в результате последней Русско-турецкой войны. Естественно, Россия не признала аннексии, как и её союзница в регионе Сербия, сама рассчитывавшая получить эту богатую провинцию. Болгария, взлелеянная Россией в качестве плацдарма в регионе, на этот раз приняла австрийскую сторону. Визит наследника должен был подтвердить права Австро-Венгрии на недавно присоединённую область, формально же поездка была инспекцией расквартированных там военных гарнизонов.
Первое покушение по приезде четы оказалось, как известно, неудачным: граната Неделько Чабриновича отскочила от сложенного верха эрцгерцогского ландо и поразила пассажиров ехавшей следом машины — её водитель скончался на месте. Автомобиль эрцгерцога прибыл в ратушу, где было решено изменить дальнейшую программу и проведать раненых в покушении, для чего следовало ехать в госпиталь. Весь кортеж направился туда по одной дороге, и только машина с эрцгерцогом и его супругой последовала по старому маршруту, так как водителя Леопольда Лойку вроде бы «забыли предупредить». И он, по ещё одному удивительному совпадению, которых и без того немало в этой драме, в попытке исправить ошибку остановился и начал маневрировать прямо у того места, где коротал время в ожидании своего часа тщедушный цареубийца Гаврило Принцип…
Некоторые исследователи вообще считают, что эскалацию конфликта вызвала цепь трагических, даже досадных для такого масштабного события, как мировая война, случайностей. Например, тот же Киссинджер полагал, что ситуацию усугубил факт морганатического брака Франца Фердинанда: это лишало его похороны монаршего статуса, что не позволило прибыть в Вену главам государств, а ведь обсуждение кризиса самими венценосными особами могло бы снизить градус напряжённости. Но «машина страшного суда», как называли систему взаимных гарантий европейских стран, обеспечивавшую баланс интересов на протяжении 100 лет, уже была запущена, и катастрофа оказалась неотвратимой. Так интригующий сюжет, развиваясь то стремительно, то неспешно, завершился макабрической бойней на пространстве от снегов Арарата до Верденских полей.
Тем временем за океаном уже планировали послевоенное обустройство Европы по образцу, наиболее выгодному для трансатлантической торговли и формирования новых финансовых рынков. Оттуда пришла и овладела умами доктрина американского президента Вильсона о «праве народов на самоопределение как принципа международного права». Ей было суждено разрушить все старые империи на континенте, одни раньше, другие позже: от Великобритании, например, демонтажа колониальной системы добился другой американский президент — Ф. Рузвельт — в критический период «битвы за Британию» в обмен на союзническую помощь только спустя четверть века, осенью 1940 года. Большевикам титаническими усилиями и всевозможными уловками пришлось «сшивать» развалившуюся российскую империю грубыми стежками советской конституции, в которую, тем не менее, крайне неохотно вписали это самое право. Правда, Сталин нашёл казуистический выход, не прописав механизма выхода из состава союза, но ведь британцам пришлось ещё горше, они довольствовались куцым форматом «содружества наций».
На обломках же Австро-Венгрии возникла новая Европа — Европа национальных государств.
Вот и сегодня мы, возможно, наблюдаем, как конгломерат из более полумиллиарда человек, объединённых в зыбкий союз народов, нередко веками враждовавших друг с другом, на наших глазах прекращает своё недолгое существование.
А жаль. Всё-таки это была прекрасная эпоха!
Мурат Темиров,
директор Школы журналистики в Праге
