77-летний поэт Игорь Губерман выступил в Праге перед 30-ю слушателями. Фото: Катерина Прокофьева

В Праге 2 декабря состоялся творческий вечер Игоря Губермана. Если кто-то не знает Игоря Губермана, то ему так только кажется, потому что его ранние четверостишья вышли в народ ещё раньше, чем сам он сел в тюрьму по сфальсифицированному обвинению — за покупку краденых икон — в 1979 году. Даже чуждым искусства людям тогда он был известен по дворовому «Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с красным знаменем цвета одного» и эпическому некрасовскому «В лесу раздавался топор дровосека, гонял дровосек топором гомосека».

77-летний поэт, давно обитающий в Израиле, выступал перед 30-ю слушателями. Темы его четверостиший, «гариков», не меняются: любовь, дружба, мужчины, женщины, еврейство, вера, выпивка, мат, секс, политика, философия. Ну и, конечно, старость.

К моменту нашей встречи он уже успел исходить весь Йозефов, включая кладбище и синагоги, прогуляться по Карлову мосту, посетить Музей изобразительных искусств и откушать свиного колена.

— Прага — сумасшедший город, невероятный, окутан какой-то нежной дымкой весь... Но с мусорками и пепельницами тут беда. Нет же сил окурки на тротуар бросать, вот я и ношу их в кармане, — говорит Губерман.

Очень хотелось ответить его же «гариком»:

 

Дымись, покуда не погас,

и пусть волнуются придурки,

когда судьба докурит нас,

куда она швырнёт окурки.

 

— Вам не надоело давать интервью?

— Надоело — не то слово. Это чудовищно глупо — давать интервью.

— А зачем вы соглашаетесь?

— Дурак мягкотелый...

— Пыталась недавно объяснить несведущему человеку, кто такой Губерман. И ничего не нашла, что бы можно было предъявить в качестве визитной карточки. Слишком уж разные ваши стишки. То частушки матерные, то какой-то философский парадокс, уложенный в четыре строчки...

— Большое счастье. Человек разный, даже в разное время суток, чего уж говорить.

— Ну странно же, обычно у авторов коротких стишков есть одно знаменитое стихотворение.

— Это у кого такое знаменитое есть?

— У Бурича, например, «Теорема тоски».

— Ну-кася...

— «В угол локтя вписана окружность головы. Не надо ничего доказывать».

— Не, ну это Япония. Его, скорее, «Приятно думать на лежанке, что есть в Париже парижанки» или «Вот и лицо привыкло к бритью, а пора умирать». Восточного типа стихи. Он изумительный автор.

Сам Губерман всегда шутит. И он любит рассказывать о том, что смехотерапия — самая мощная терапия в мире. Когда в Древнем Риме устраивался триумф победившего цезаря, рассказывает он, то специально шла рота солдат, которая распевала про него похабные частушки, чтобы снизить этот накал. И он без претензии занимает эту нишу и воспевает её.

 

Наездник, не касавшийся коня,

соитие без общего огня,

дождями обойдённая листва,

вот ум, когда в нём нету шутовства.

 

— Вы какой-то... бесстрашный. Легкомысленный. В дрязгах не участвуете, политикой не занимаетесь, никому не завидуете, шутите так смело. Шут, короче. Предполагаю много недоброжелателей.

— Думаю, да... Ну, врагов обязательно надо иметь, так интереснее.

— Вы так часто и по-хаямовски описываете выпивку... И какое место в вашей жизни занимает алкоголь на самом деле?

— Огромное. Я очень люблю выпивать, Мы уже много лет с женой вечером вместе выпиваем. И очень часто в компании. Словом, я за алкоголь. В разумных пределах, естественно, сколько организм позволяет. Поэтому не ругайте мужа, если он выпивает.

 

Не будь на то Господня воля,

мы б не узнали алкоголя;

а значит, пьянство не порок,

а высшей благости урок.

 

— Все думали — еврей, а оказался пьющим человеком...

— Хорошая фраза, да. Пьют ли евреи, вы хотите спросить? Пьют конечно. Особенно те, что живут в России. Те евреи становятся абсолютными россиянами даже по системе ценностей, по мировоззрению и по влечению к алкоголю.

 

Понять без главного нельзя

твоей сплочённости, Россия:

своя у каждого стезя,

одна у всех анестезия.

 

— Вы как-то сказали Дмитрию Быкову: «Вы, как талантливый человек, несёте слишком много ерунды». Вы действительно так считаете, что чем талантливей человек, тем больше ерунды?

— О да, безусловно, очень много. Возьмите Льва Толстого как крайний случай. Гений ведь, талант, но вы почитайте его публицистику, статьи об искусстве — это чудовищное что-то.

— Наверное, потому, что это публицистика. Вы ведь тоже не пишете на злобу дня. И всё вам шуточки. Есть что-то, что пугает вас серьёзно?

— Несомненность войны с мусульманами, с исламом. В Израиле это особенно видно. Всё это кончится очень нехорошо, тем более что Европу они постепенно заселяют — пока что тихо и мирно, но потом будет что-то плохое.

— Я о том, что вас не пугают темы, которые обычно люди избегают затрагивать. Когда говорят «типун вам на язык».

— Вы о Боге что ли?

— О Боге (потому что это слишком интимно), о личной жизни, о болезнях, о смерти...

— Это всё предмет для смешных стишков. Человек имеет право и должен смеяться надо всем, над чем только можно. Смех очень помогает выжить. Мне много пишут (и я этим горжусь), что мои стишки помогали выжить. И после операции, и после аборта, и в моменты тоски.

— То есть кощунствовать можно?

— Да ради Бога. Жизнь — это такая трагедия с бесконечным водевилем в середине. И мы очень смешные. Посмотрите на себя. Вам бы домой, в тепло, мужа ублажать и играться с ребёнком в дурацкую игру, а вы сидите с каким-то вислоносым пожилым евреем, который приехал бог знает откуда и несёт херню. Разве это не смешно?

Беседовала Катерина Прокофьева